Пётр Евгеньевич Топчий

Пётр Евгеньевич Топчий родился 31 января 1932 года в Киеве. Ребёнком оказался в фашистском концлагере. Перебрался в Италию. Окончил Миланскую консерваторию. Лауреат международных конкурсов. Проживал в Новой Зеландии и Австралии. Выступал на престижных сценах мира. Стал богатым человеком - владел сетью отелей на океанском побережье. В 1971 году осуществил давнюю мечту - вернулся в СССР. Жил в Киеве. Был солистом «Укрконцерта». В 1982 году получил звание «Заслуженный артист УССР». Участник ликвидации аварии на Чернобыльской АЭС. Скоропостижно скончался в возрасте 56 лет 4 ноября 1988 года, похоронен на Байковом кладбище Киева.

В 1974 году на студии «Укркинохроники» оператором Виктором Шуваловым по сценарию Лидии Сапожниковой о певце был снят документальный фильм «Возвращение Петра Топчия».

Пётр Евгеньевич Топчий

24 августа 2019 года в эфире «Радио России» в 1360 выпуске передачи «Встреча с песней» прозвучало письмо жителя Санкт-Петербурга, моряка дальнего плавания Анатолия Боброва: «Я узнал об очень трудной и интересной судьбе нашего соотечественника Петра Топчия.

11-летний украинский мальчик Петя вместе с другими советскими людьми был из Киева угнан в фашистскую неволю. Находясь в лагере, он в редкие свободные минуты садился где-нибудь в укромном местечке и пел украинские песни.

“Хорошо поёшь, парень”, - сказал ему однажды лагерный повар-итальянец. Мальчик Петя с рекомендательным письмом повара-итальянца, которому не пришлось дожить до конца войны, попадает в Италию. Работа и занятия у профессора по классу вокала. И вот, наконец, результат: Петра Топчия принимают в знаменитый театр «Ла Скала», а в 1962 году в городе Вероне он становится лауреатом конкурса на лучшее исполнение неаполитанской песни. Певцу рукоплещут в Америке и Японии, Франции и Англии, Австрии и Германии, певец живёт и работает в Австралии, а с 1971 года получает паспорт гражданина Советского Союза и приезжает на родину.

Находясь в Мельбурне и Сиднее, я спрашивал наших соотечественников об этом певце и слышал очень хорошие отзывы. А в феврале 1978 года, находясь дома после очередного плавания, я увидел, наконец, афиши, извещающие о предстоящих концертах Петра Топчия в Ленинграде.

Тогда в нашем городе он дал два концерта, и оба раза я с огромным удовольствием слушал этого певца, обладавшего прекрасным голосом. Пётр Топчий жил в Киеве и работал в филармонии, но, к сожалению, его совсем не передают по радио, а голос его и имя до сих пор неизвестны любителям музыки...»

Записи Петра Топчия настолько редки в эфире, что в 2019 году, пожалуй, впервые за более чем полувековую историю «Встречи с песней» прозвучал в радиопередаче голос артиста.

Концертная программа Петра Топчия «С песней вокруг света».
Афиша в газете «Вечерняя Москва», №289 (17073), 18 декабря 1979 года

Во время подготовки выпуска «Встречи...» автор и ведущий передачи народный артист России Виктор Татарский попросил певицу Татьяну Анциферову, ученицу Петра Евгеньевича, указать верное ударение в фамилии артиста - Топчий или Топчий. Татьяна Владимировна сообщила, что Пётр Евгеньевич, произнося свою фамилию, ставил ударение на «и» - Топчий*. Певица поделилась воспоминаниями о Петре Топчие, которые мы дополнили фрагментами её интервью, опубликованного на музыкальном сайте Валерия Колпакова «ВИА ЭРА»:

Татьяна Владимировна Анциферова

«После возвращения Петра Топчия на родину с осени 1972 года, по распоряжению дирекции киевского «Укрконцерта» артисту в программе «С песней по жизни» стал аккомпанировать ансамбль «Везувий», в котором я была солисткой. К тому моменту я закончила второй курс Харьковского музыкально-педагогического училища и перевелась на заочный факультет Белгородского музыкального училища. Так мы оказалась в Киеве...

Пётр Евгеньевич учился в Миланской консерватории на факультете неаполитанской песни и, в конце концов, оказался в Новой Зеландии. Именно в Новой Зеландии во время гастролей с ним познакомился известный украинский певец Дмитрий Гнатюк, который стал уговаривать Петра Топчия вернуться на Родину, но у него не получалось. А когда в Новую Зеландию приехал наш цирк, Топчий влюбился в воздушную гимнастку Ирину Щетинину. Это всё и решило. Они поженились и приехали в Советский Союз, в Москву. Топчию предложили работу в Москонцерте и самому выбрать себе музыкантов. Насколько я знаю, он побывал в нескольких городах Союза в поисках музыкантов, и в конце концов оказался в Харькове.

Я пришла на очередную репетицию «Везувия» и мне сообщили, что нас едут прослушивать аж из Москвы. Эмигрант, который ищет себе аккомпанирующий ансамбль. Топчий прослушал нашу концертную программу и пришёл в полный восторг. В итоге он решил работать не в Москве, а в Киеве, в «Укрконцерте». Он не забыл русский язык, но говорил с заметным акцентом. И, конечно, выглядел как иностранец. Помню, что он показывал сохранившиеся у него программки, из которых было понятно, что он работал в одних концертах с «Битлз», Томом Джонсом и ещё со многими известными в мире музыкантами.

С ноября мы сели на репетиционный период. Нам был дан, можно сказать, «зелёный свет». На валюту была приобретена аппаратура. Шили очень дорогие костюмы, а мне было сшито бархатное дорогущее платье. Были красивые и дорогие декорации, которые менялись в каждом отделении. В первом отделении мы пели на украинском и русском. Основной темой первого отделения было то, что человек возвращается на Родину. А во втором мы пели почти всё на иностранных языках. Вроде как путешествие по разным странам. Было позволено всё. В декабре 1972 года мы поехали на первые гастроли в город Пермь...

Работа с Петром Топчием, выдающимся лирическим баритоном Украины, была ещё и великолепной школой, учёбой - он давал мне уроки миланской школы вокала, объяснял, как ставить дыхание, да и что такое вокал вообще. И очень много полезных советов дал. До сих пор считаю, что моим главным учителем пения был именно Пётр Топчий.

Но довольно скоро Пётр Евгеньевич понял, что ему хочется немного другой музыки, более камерной, исполнения под рояль. И хотя он нас сам выбрал, мы ему нравились, но его душа просила другого. Через год он решил с нами распрощаться. Его супруга вела концерт, работал с Петром Евгеньевичем постоянный аккомпаниатор. Таким мобильным составом они и выступали».

Обложка сборника «Почему мы вернулись на Родину.
Свидетельства реэмигрантов», Москва, «Прогресс», 1987 год

Глава из книги «Почему мы вернулись на Родину. Свидетельства реэмигрантов» 

Пётр Топчий: «Путь к имени своему»

«Путь к имени своему» - так будет называться книга заслуженного артиста УССР Петра Топчего, отрывок из которой предлагается вниманию читателей**. Во многие страны забрасывала артиста эмигрантская судьба. И в каждой его имя переиначивалось по-своему: Питер Топский, Педро Топч, Пьер Топач. В 1972 году он вернулся на Родину...

Вся жизнь моя хронологически разделяется на три периода: десять довоенных лет в Киеве, длинная дорога - почти 30 лет - на чужбине, и вот уже второй десяток лет я опять живу в родном Киеве.

В начале 1943 года, когда мне было десять лет, я с матерью и трёхлетним братишкой был угнан фашистами на Запад. Мы попали в концлагерь в Австрии. Мать и брата поместили в один барак, меня - в другой, вместе со взрослыми мужчинами. Трёхэтажные нары, грязные рваные подстилки. В предутренней холодной мгле раздавался вой сирены - подъём. Я инстинктивно пытался забиться в угол, ещё полежать, авось не заметят. И всю жизнь буду помнить ту минуту, когда в этом страшном сером аду кто-то ласково коснулся моей головы и произнёс на ломаном русском языке:

- Каро (дорогой) бамбино, вставай, нельзя лежать, плохо будет...

С тех пор в течение двух лет я слышал по утрам эти ласковые слова. Моим соседом по нарам оказался итальянец Марио.

Каждое утро после переклички нас гнали на работу в мастерские, где мы делали какие-то непонятные детали. В концлагере были французы, немцы, несколько наших военнопленных, среди них - дядя Коля. Однажды он дал мне небольшой винтик и тихонько попросил:

- Передай французу Жаку.

Лишь много позже я узнал, что дядя Коля и другие пленные делали бракованные детали. А потом было самое страшное: дядю Колю и француза Жака повесили на плацу перед нашим бараком. Всех заключённых выстроили и заставили смотреть.

Помню, меня всего трясло, а Марио крепко держал меня за плечи. А потом, уткнувшись в колени Марио, я долго плакал, а он гладил меня по голове, повторял «каро бамбино» и тихонько что-то напевал. Постепенно успокаиваясь, я стал вслушиваться в незнакомую мелодию, в красивые слова и чувствовал, как мне становится легче, как что-то светлое вливается в мою душу. Я попробовал тогда подтянуть мелодию, но у меня ничего не получилось, и тогда я тихонечко запел другую песню, которую сохранил с детства, с довоенного Киева, - «Дывлюсь я на небо». Я пел и чувствовал, как голос мой, набирая силу, лился по длинному бараку. И все застывали, прислушиваясь к таким необыкновенным здесь звукам.

С тех пор в бараке перед сном меня частенько просили: спой, Петрик. И я пел. Пел украинские, русские песни, итальянские, которым научил меня Марио.

А люди жили в ожидании. До них доходили смутные сведения о конце войны. Фашисты зверели. Каждый день машины увозили куда-то людей, и больше их никто не видел... Итальянец Марио умер от чахотки. Перед смертью он дал мне письмо. На клочке бумаги было написано: «Милан, профессор Пьетро Далиесси»

- Это мой друг, большой музыкант, разыщи его, у тебя талант, тебе надо учиться, - сказал он мне тогда.

В концлагерь вошли американские войска. Меня, не спрашивая, посадили в эшелон и повезли куда-то на Запад. По дороге я бежал и уже сам добирался до Милана. Там разыскал профессора Далиесси и отдал ему письмо.

Я так и остался жить в доме у Далиесси. Профессор готовил меня к поступлению в консерваторию. Днём я занимался пением и музыкой, другими предметами. А вечерами мне приходилось работать - грузчиком, посудомойкой и ресторане. Весь заработок я отдавал профессору.

В 16 лет я поступил в Миланскую консерваторию. И началась самостоятельная жизнь. На чердаке трёхэтажного дома за небольшую плату мне удалось снять крохотную комнатёнку. Но хозяин поставил условие: каждый день я должен мыть всю лестницу трёхэтажного дома. С этого и начиналось моё раннее утро. Днём - консерватория, а вечерами по-прежнему приходилось работать. Потому что платить надо было не только за жильё, но и за учёбу. Во время каникул я нанимался юнгой на пароход и уходил в море.

Учился я хорошо, свободно владел к тому времени четырьмя языками - итальянским, английским, русским, немецким. Но был одинок. Ни времени, ни средств на развлечения, как у других студентов, у меня не было. Я даже не мог воспользоваться бесплатными контрамарками в театр «Ла Скала», которые выдавались студентам консерватории, - у меня на это не было времени, каждый вечер я должен был работать.

Я считаю, что за рубежом мне необыкновенно повезло. Я поступил в консерваторию, у меня были прекрасные учителя, которые превыше всего ценили талант. На последнем курсе меня как-то услышал всемирно известный итальянский певец Тито Гобби и предложил дать несколько уроков. Однако состоятельному певцу я вынужден был платить за каждый урок. Но потом, после окончания курса занятий, учитель неожиданно сделал мне подарок. Протянул конверт и сказал: «Здесь все ваши деньги, которые вы платили мне за уроки, возьмите, вам сейчас они очень пригодятся».

Разными памятными встречами одарила меня судьба. Однажды вместе с группой студентов я поехал во Флоренцию, чтобы познакомиться со всемирно известным певцом Титта Руффо. Это была очень печальная встреча. Певец принял молодых людей, обрадовался нам. Но студенты, нас было человек семь, даже не смогли все уместиться в маленькой комнатушке. Во время второй мировой войны Титта Руффо отказался сотрудничать с фашистами, был арестован, у него конфисковали всё имущество. А после войны о престарелом певце уже никто не позаботился. Он жил на жалкие гроши.

Миланскую консерваторию я окончил с отличием и как лучший выпускник был оставлен в театре «Ла Скала». Кажется, чего ещё желать? Получил ведущие партии: Валентин в «Фаусте», Фигаро в «Севильском цирюльнике». Но мне пришлось за свои деньги шить костюмы для сцены, и за два года я не спел ни одной арии, потому что мне было определено место дублёра.

Так можно было ждать до бесконечности, и я покинул Италию. Началось моё путешествие по свету. Я пел на эстрадах и на подмостках ночных клубов крупнейших городов Западной Европы и Америки. И всюду пользовался успехом. Города и страны мелькали передо мной, как полустанки. И не было такого места, где бы мне хотелось остаться навсегда. Частенько вспоминалась песня замечательного русского артиста Александра Вертинского: «Здесь шумят чужие города...»

В свою программу я начал включать русские песни, старинные романсы. А последние годы, хотя продюсер весьма сдержанно относился к этому, стал петь и советские песни. Как-то по радио услышал «Журавли» на слова Расула Гамзатова. На слух записал ноты, перевёл текст на английский и первый раз, это было в Сиднее, включил её в свой репертуар. Песни, рождённые на советской земле, доходили до сердец зарубежных слушателей, хотя в газетах появлялись иногда недвусмысленные статьи: дескать, не слишком ли много советских песен поёт этот «выходец из России»... А я уже не мог не петь их, и боль по утраченной родной земле не покидала меня.

Успех сопутствовал мне. В 1962 году я стал лауреатом ежегодного международного Конкурса исполнителей неаполитанской песни в Вероне. И когда журналисты стали брать у меня интервью и наводить разные справки, к их удивлению выяснилось, что впервые в истории приз за исполнение неаполитанской песни присуждён не итальянцу. Пьеро Топски оказался русским!

Много тогда было радостных встреч. Меня, молодого лауреата, повсюду приветствовала темпераментная итальянская публика, мне не давали проходу. Но всё это развеялось как туман. Из всех встреч в Вероне я помню одну. Пожилая женщина с влажными глазами сквозь публику протиснулась ко мне и с чисто итальянским темпераментом схватила за руку. Она рассказала, что в годы войны прятала у себя русского лейтенанта Сашу, бежавшего из фашистского плена. А потом он поправился и она проводила его к партизанам.

Последние годы я обосновался в Австралии, в Сиднее. И, возвращаясь с гастролей, обязательно заходил в русский общественный клуб, давал в его пользу концерты. В клубе я впервые познакомился с советскими артистами и спортсменами, которых часто приглашали зарубежные соотечественники. Я не пропускал ни одного советского корабля, заходившего в порт. Многие советские моряки уже знали меня. Я вместе с ними пел их песни.

Супруги Елена Еремеевна Топчий (Шапакидзе) и Пётр Евгеньевич Топчий.
Австралия, Сидней, 1960-е годы (фото из архива семьи Е.Е. Топчий)***

В то лето 1971 года мне предстояло длительное и выгодное гастрольное турне: тридцать концертов по городам Японии. Контракт был уже оформлен, и перед гастролями меня попросили дать интервью на телевидении. В конце беседы ведущий задал свой традиционный вопрос о планах на будущее. И я, не знаю, как уж это у меня тогда получилось - наверное, вырвалось самое сокровенное, - сказал:

- Намерен поехать в СССР...

- Длительные гастроли? - был очередной вопрос.

- Навсегда. Я возвращаюсь на Родину...

На следующий день рано утром меня разбудил резкий телефонный звонок. Звонила секретарь Билла Садлера, моего импресарио. Он приглашал меня к себе на девять утра. Это было странно: ведь в полдень вылет в Японию! Нужно было спешить, чтобы пробраться сквозь неизменные в часы «пик» автомобильные пробки. Я работал у Садлера уже восемнадцать лет и знал, что с ним шутить не приходится.

Ровно в восемь пятьдесят пять я вошёл в кабинет импресарио. Кроме него, там находилось ещё трое незнакомых мужчин. «Босс» представил меня, а каждого из незнакомцев называл одинаково: «мистер Смит». Что ж, это не нужно было объяснять. Если человек хочет остаться инкогнито, в Австралии он именует себя «мистер Смит».

- Мои гастроли, - напомнил я «боссу». - Скоро самолёт.

- Не беспокойся, Питер, самолёт без тебя не улетит. Конечно, если не окажешься вдруг тугодумом, - усмехнулся импресарио. И, переменив тон, резко спросил: - Отвечай без отговорок, вопрос не шуточный. Ты всерьёз собираешься вернуться в Советский Союз?

- Конечно, - ответил я без промедления.

Садлер поднялся из-за массивного стола.

- В таком случае с тобой хочет поговорить мистер Смит.

- Мистер Топский, я слышал ваше выступление по телевидению, в котором вы сообщили австралийской публике, что расстаётесь с ней и всем свободным миром, навсегда уезжаете в Советскую Россию. Неужели вы не обмолвились? Ведь вас там могут ждать только преследования, вся ваша жизнь прошла здесь, этого комиссары не прощают...

- Прекратим этот разговор. Моё решение вернуться твёрдо.

- Вы горько раскаетесь. Пока не поздно, вам лучше в газетах, по радио, с телеэкрана известить, что ваше заявление было не самой удачной шуткой. Мы готовы простить её, и вы сможете спокойно продолжать работу в Австралии.

- А если нет? - спросил я. - Что мне грозит? Законов я не нарушал. Ведущий телепрограммы хотел узнать о моих планах. Я сообщил, что возвращаюсь в Советский Союз, на Украину, в Киев, где родился, что попросил Советское правительство об этом и жду решения. И этот чисто личный факт так вас встревожил? Но ведь в контракте для выступлений в телевизионной программе была специальная оговорка: я вправе произносить с экрана всё, за исключением брани. Где же она, гарантированная контрактом свобода слова?

Мой «босс» ударил кулаком по столу. Я ещё не видел его в такой ярости. Билл Садлер кричал:

- Довольно! Продался коммунистам, так пусть гниёт в Сибири! Там ему не видать работы даже в кабаке, не то что на сцене. Я отменяю гастроли в Японии, разрываю контракт. Можешь получить неустойку!

Я проработал у Садлера восемнадцать лет. С каждого заработанного мной доллара всё это время он взимал с меня десять процентов. С тех, кому на определённый срок меня продавал, он запрашивал, разумеется, намного больше, чем выплачивал мне. Такую двойную наживу импресарио получал с каждого из артистов, что работали на него по всему миру.

В лифте я попросил служителя опустить меня в гараж. Юноша в униформе сообщил, что мне там делать нечего. Секретарь уже передала всем службам: Топский уволен. Мою машину немедля убрали из гаража на улицу...

Выйдя на сиднейскую улицу, я почувствовал, что делаю первый шаг по направлению к своей Родине. Происшедшее в кабинете импресарио - неповторимая трагедия для любого человека на Западе. Потерять работу, да ещё по политическим мотивам, - значит потерять всякую надежду на кусок хлеба. Но на душе у меня было легко.

Минула неделя, и пришла телеграмма из Канберры: «Просим срочно прибыть в советское посольство». Казалось, мой испытанный автомобиль ещё никогда не шёл так легко и быстро... Мне предстоял путь в сто восемьдесят миль. Разве это расстояние, когда летишь, словно птица? Волнение помешало сразу заметить преследователя. Лишь миль за пятьдесят от Сиднея увидел спортивную автомашину, которая упорно не отстаёт от меня. Я затормозил у небольшого ресторанчика. «Ягуар», взвизгнув тормозами, остановился рядом. Хлопнула дверца, предо мной предстал недавний собеседник - «мистер Смит». Широкая улыбка озарила его неприметное, словно стёртое лицо. И тут же сменилась неподдельным (профессионал!) удивлением:

- Какой сюрприз! Наша встреча как нельзя кстати, дорогой мистер Топский! Куда вы собрались в такую рань?

Я не считал нужным хитрить.

- Спешу туда, откуда получил радостную телеграмму. Не сомневаюсь, в вашем департаменте своевременно прочитали её и хорошо знают, что я приглашён в советское посольство. Или, может быть, вы здесь по иному поводу? Скажем, для того, чтобы попрощаться, раз не сделали этого в кабинете моего бывшего импресарио...

- К чему сарказм, мистер Топский? Не лучше ли позавтракать вместе? Не упрямьтесь. Это ни к чему вас не обяжет.

Как только официант принял заказ, мой «попутчик» деловито, напористо заговорил:

- Нас продолжает тревожить ваша судьба. Ведь вы уже не мальчик, и вдруг такие необдуманные поступки. публика вас любит. Поверьте, я и мои коллеги - ценители музыки, искусства. При мне находится оформленный по всем правилам документ, гарантирующий: если вы выступите с публичным опровержением своего телеинтервью, вам будет предложена постоянная программа на австралийском телевидении. Представьте, мистер топский: у вас будет самостоятельное представление с большим оркестром, балетом - настоящее «грандшоу». Всё будет очень выгодно для вас с финансовой стороны!

- Мистер Смит, мне остаётся сказать вам только одно...

Он нетерпеливо перебил меня:

- Я слушаю, я очень внимательно слушаю!

- Мне остаётся сказать, что очень сожалею...

Выдержка снова подвела его, он просиял, словно говоря всем видом: «Наконец-то, наконец!»

- Я очень сожалею, что действительно давно уже не мальчик и что не вернулся к себе домой намного раньше. Что касается «выгоды»... Вы отлично знаете, что и до сих пор я зарабатывал здесь достаточно. Тем не менее жизнь моя была бедна - в ней не было главного, без чего недостижимо счастье, чего нельзя купить ни за какие деньги. Это, мистер Смит, Родина.

Принесли завтрак. Я поднялся, положил пять долларов на стол.

- Мистер не будет завтракать? - недоумённо спросил официант. - Мистер себя плохо чувствует?

- Как нельзя лучше! - ответил я.

Через минуту вновь мчалась к Канберре моя автомашина, мистер Смит за мной больше не следовал.

Перед зданием советского посольства я остановился. Так живо вспомнился день, когда меня пригласили здесь спеть. После концерта я разрыдался. «Что случилось? Что с вами?» - расспрашивали меня встревоженные сотрудники. А я всё не мог объяснить им: захлестнуло волнение от осознания, что впервые пел для советских людей...

После того не раз бывал в посольстве. Меня познакомили с советскими артистами, приезжавшими на гастроли в Австралию. Я нашёл настоящих друзей в ансамбле народного танца СССР под руководством Игоря Александровича Моисеева, в Омском народном хоре, в коллективе Московского цирка.

На одной из советских выставок меня попросили быть переводчиком. И как-то, идя по павильону, я услышал селекторное объявление: «Товарищ Топчий, вас просят зайти к директору». Тот день тоже навсегда памятен. Меня впервые в жизни назвали «товарищ»...

Настал незабываемый день.

- Поздравляем, через полчаса вам будут вручать паспорт гражданина СССР.

У меня почему-то пересохло во рту... Двадцать лет я проработал на множестве сцен мира, изъездил 84 страны, пел перед королевой Англии, главами различных государств. И всё это сейчас отступило, слетело куда-то, как легковесная мишура, выглядело пустой суетой. Главное, настоящее в моей жизни только начинается! - так всем существом чувствовал я в ту минуту.

Советский посол и генеральный консул вручили мне паспорт с гербом нашей великой Родины, тепло поздравили. Я с трудом вымолвил несколько слов... Затем меня пригласили на торжественный обед в посольстве. Как отблагодарить советских людей за такое дружелюбие, такую душевность?

А в Сиднее за короткое время у меня не стало друзей. Многие из эмигрантов всеми способами запугивали меня, откровенно угрожали расправой. В квартиру являлись какие-то незнакомцы, разглагольствовали об «ужасах» жизни в СССР. Не раз камни летели в окна. А как-то утром на заборе у дома появилась надпись красным: «Здесь живёт коммунист». Я взял кисть, баночку с красной краской, добавил чуть ниже: «Благодарю за комплимент» - и подписался. На следующее утро надпись была замазана чёрной краской...

Работы больше не было. Но была всё более радостная уверенность: моё дело, моя судьба - впереди. Вскоре я поднялся на палубу советского лайнера «Шота Руставели», отплывающего из Австралии к советским берегам. Красный флаг полыхал над красавцем теплоходом. И частицей этого гордого флага ощущал я свой паспорт гражданина СССР, свою «краснокожую книжицу».

Теперь я с усмешкой вспоминаю те многочисленные разговоры, которые велись со мной в Австралии перед отъездом. Даже истинные мои друзья, дезинформированные западной пропагандой, вполне серьёзно предупреждали: «Смотри, там ждёт тебя Сибирь...»

Заслуженный артист УССР Пётр Евгеньевич Топчий

И меня действительно ждала Сибирь. Молодая, строящаяся, вдохновляющая, где люди с таким теплом принимали меня, что не страшны были никакие морозы. За эти годы я двенадцать раз побывал на БАМе, семь раз в Магаданской области и каждый год получаю приглашения от своих друзей-сибиряков.

Ещё в Австралии я познакомился с артистами Омского народного хора. И они сетовали тогда, что не могут угостить меня настоящими сибирскими пельменями. И вот новая встреча в Омске. Сразу после концерта артисты хора увезли меня в гости и тут уж досыта накормили обещанными пельменями.

В Сибири я, как говорится, свой человек. Когда на БАМе открывали движение железнодорожной ветки Даван - Северобайкальск, мне дали в Киев телеграмму и попросили приехать на это торжественное событие. Я был почётным пассажиром первого поезда.

Я сразу почувствовал заботу Родины о каждом советском человеке. Так случилось, что, не проработав и месяца, я вдруг сильно простудился - видимо, сказалась перемена климата - и заболел. Тот час пришёл врач, выписал больничный лист, по которому я получил зарплату. Я так удивился тогда и радовался, как ребёнок, хотел сохранить этот больничный лист как реликвию.

У меня в центре Киева прекрасная четырёхкомнатная квартира. Но я не засиживаюсь в ней. Вместе с женой Ириной Щетининой - она у меня конферансье - разъезжаем по всей стране. Мне довелось выступать в самых больших концертных залах Москвы и Ленинграда, перед оленеводами Чукотки и энергетиками Экибастуза, перед рабочими КамАЗа и жителями Дальнего Востока. Моя сцена - вся огромная страна. И каждый раз, вслушиваясь с эстрады в тишину полного зала, вглядываясь в лица зрителей, я чувствую своё органическое слияние с публикой, с людьми, для которых пою, для которых живу.

Михаил Шаганский «Зов Родины».
Газета «Знамя коммунизма»****, №90 (4620), 8 мая 1973 года

Встреча с интересным человеком

Зов Родины

Сиднейские газеты не скупились на размеры заголовков. Сенсация: «“Звезда эстрады” Питер Топчи покидает свободный мир», «Питер Топчи - человек с солидным счётом в банке и мировой славой возвращается в СССР».

Надрывались от злобы газетчики эмигрантского охвостья в Австралии и тут же лили крокодиловы слёзы: «Петра Топчия ждёт неминуемая ссылка в Сибирь. Его надо остановить, спасти».

НЕ ОСТАНОВИЛИ. И вот после концерта во Дворце культуры нефтехимиков я беседую с Петром Евгеньевичем Топчием.

- Как видите, - смеётся певец, - Сибири мне, действительно не удалось избежать. Но какой же это удивительный край - Сибирь, с какой радостью я встретился с её людьми, пою для них. Ведь это моя первая гастрольная поездка...

К сожалению, в этот вечер Пётр Топчий пел, превозмогая себя, всю свою волю соединив с мастерством большого артиста. Перед началом концерта он получил телеграмму...

Но давайте сперва вернёмся к тем далёким дням 1943 года, что так круто и трагично ворвались в судьбу одиннадцатилетнего киевского мальчишки со Стрелецкой улицы, сына шофёра.

Тот год начался для него эшелоном в немецкое рабство. Все ужасы фашистского трудового лагеря, одно упоминание о которых вызывает дрожь, ему довелось испытать полной мерой. И только спасения было, что в песнях, в тех песнях, что звучали в душе киевского хлопчика. Муштровка на плацу, бесконечные земляные работы, чистка сапог коменданту лагеря и снова работа, работа. Тупая, бесцельная, одуряющая своей бесконечностью. И концерты, которые готовились для услаждения господина коменданта. Одна отрада - своя украинская песня, тайком, вполголоса.

«Хорошо ты поёшь, бамбино! - сказал ему однажды заключённый итальянец. - Вернёшься домой - учись музыке. Мы, итальянцы, знаем в ней толк, учись!» Но вернуться на родину Петру Топчию не пришлось - лагерь в Линце оказался на территории, оккупированной американцами, а Пётр Топчий, в возрасте 13 лет - перемещённым лицом, которого отправили не на родину, а на запад. И не оказалось рядом кому помочь, вырвать мальчишку из закружившей его карусели скитаний. Прошло несколько лет, прежде чем он оказался мойщиком посуды в Италии. В том самом Неаполе, куда приезжают учиться петь со всего мира.

Хоть тут не обошло его везение. Петра услышал один из профессоров консерватории, и он стал брать уроки музыки. А ночами до рассвета по-прежнему мытьё посуды в ресторанах - скудный заработок, уходивший на оплату учёбы. Так пять лет.

Потом начались скитания с гастрольной труппой итальянской оперы. Теперь Пётр Топчий дублирует знаменитых певцов в классических партиях популярных опер. С каждым днём растёт его известность, и однажды в Австралии он получает приглашение от Билла Садлера - антрепренёра, не делающего пустых предложений, - перейти на эстраду. «Твоё будущее - эстрада». Так в двадцать лет Пётр Топчий стал эстрадным певцом.

У Билла Садлера действительно был отличный нюх на «восходящие звёзды». Сначала это была бродячая труппа с автофургончиком для ночёвки. Только один концерт, и дальше в путь. Подчас между двумя остановками - сотни миль. И Пётр Топчий вдруг ощутил вкус к этому непрерывному движению, знакомству с разными людьми разных стран. У него, оказывается, ещё один дар - усвоение, невероятно быстрое, чужих языков. И вскоре он уже поёт испанскую песню по-испански, ирландскую на её родном языке, греческую по гречески... Кстати, должен сказать, что через несколько лет, не прерывая своей концертной деятельности, Пётр Топчий заканчивает факультет языка Сиднейского университета.

- Сколько языков знаю? - Пётр Евгеньевич на мгновение задумывается: - Свободно, кроме своих родных русского и украинского, десять.

И тут не только в том дело, что пел он песни на их родном языке. Суть в проникновении в душу песни, а именно в этом и помогало ему больше всего знание языка. И вскоре слава Петра Топчия полетела по свету. Ему аплодирует «самая дорогая» публика Америки в «Уолдорф-Астории», Лос-Анджелеса - «Фламинго», ночные клубы Сан-Франциско и Гонолулу. И наконец, как высшее признание его популярности и славы - выступления в Лас-Вегасе, в этом признанном центре веселящейся Америки. Снова и снова перезаключается с ним контракт. И однажды, когда в кабаре «Сендз» во время концерта рядом с ним на эстраде появился репортёр и поинтересовался: «Какой новый шлягер подарит публике любимец Лас-Вегаса», - Пётр Топчий подождал тишины и бросил в зал: «Я спою песню моей Родины. Она называется “Журавли”».

- Я услышал её, когда однажды в Сидней пришёл советский корабль. Я перевёл слова на английский и записал по памяти музыку.

С тех пор вместе с мелодией и словами песни в жизнь Петра Топчия пронзительным и неумолчным зовом ворвалась Родина. Он стал постоянным гостем Советского посольства в Австралии. Он не считался ни с чем, чтобы побывать на всех, до единого, концертах советских артистов, гастролировавших в Австралии. А когда приехала советская цирковая труппа, он вообще забросил свои концерты и не отходил от артистов. Топчий не стеснялся грузить фургоны, убирать манеж - хоть чем-то быть полезным. И что там лукавить, хоть минуту да побыть рядом с актрисой Ириной Щетининой, выступавшей со своим отцом в оригинальном цирковом номере.

Один из наших цирковых артистов, вернувшись домой, написал об этой встрече. Над ним потешались австралийские друзья: «Вот видишь, о тебе на родине пишут, что ты чуть ли не грузчик. А за один концерт тебе платят едва ли не тысячу долларов».

- Когда я вернусь на Родину, - ответил Топчий, - я скажу, что без неё на чужбине горько не только тем, кто таскает мешки, но и тем, у кого счёт в банке.

Он уже твёрдо решил вернуться. «Там же у тебя нет ни одного близкого, ни одного родного человека», - поражались его знакомые. «Там у меня Родина и родной мне каждый человек». «Но жизнь твоя прошла здесь, в этом мире, в том ты чужой». «Нет, - отвечал Топчий, - жизнь моя начинается там, на Родине, а чужой я здесь...» И он вернулся.

- Когда я ступил на землю Родины, - говорил мне Пётр Евгеньевич, - только тогда я понял, какое это счастье - после долгой разлуки вернуться домой. Какое это счастье - вновь пройти по улицам родного города, услышать родную речь, сознавать, что здесь нужен ты как человек, а не только твой голос, который может приносить доход.

Так год назад, через долгих 30 лет скитаний, вернулся он на Родину. Его спросили: «Где хотите жить?» «В Киеве», - ответил Топчий. С ним согласились и предоставили квартиру. Предложили самому выбрать себе по душе работу. Он же не только певец. За плечами у него, как я уже писал, факультет языков, а теперь добавим и курс экономики одного из колледжей. Но он выбрал снова, да и как могло быть иначе, песню. Стал готовить программу.

- Как много песен, изумительных песен мне ещё предстоит петь, - Пётр Евгеньевич чуть смущённо улыбается. - Их столько в нашей стране, что я даже теряюсь, какую спеть раньше. Как хочется хорошо спеть...

В тот вечер ему было тяжело. Радость первой гастроли омрачила телеграмма из Саратова. С артисткой Ириной Щетининой, ставшей его женой, случилась беда - неудачные роды. «Что делать, - сокрушался Пётр Евгеньевич, - беду уже не отведёшь. И надо думать о делах и жизни, для меня всё только начинается».

25 лет выходил на эстраду певец Питер Топски, Пьер Топчи, Педро Топч... Как только не называли его на языках не одного десятка стран. Теперь впервые он поёт под своим собственным именем.

Сейчас готовится фильм о нём и с его участием, появятся пластинки, и я не сомневаюсь, что, если ещё приведётся побывать Петру Топчию в Сибири, его концертам не потребуется реклама.

Михаил Шаганский

Примечание: * очевидно, ударение на последний слог в фамилии Пётр Евгеньевич делал уже на новом этапе своей жизни, по возвращении в Советский Союз. В Австралии, например, где живут дети Петра Топчия от первого брака, фамилию «Топчий» они произносят с ударением на первый слог. Это можно судить по аудиоинтервью дочери певца Тэш (Натальи).

Примечание: ** эпиграф к воспоминаниям Петра Топчия, опубликованным в сборнике «Почему мы вернулись на Родину. Свидетельства реэмигрантов», вышедшему в московском издательстве «Прогресс» в 1987 году (стр. 294-303). Информация о том, что мемуары Петра Евгеньевича Топчия «Путь к имени своему» были изданы в печати в полном объёме (отдельной книгой на русском или украинском языках), в библиотечных фондах не выявлена.

Примечание: *** Елена Топчий (в девичестве - Шапакидзе), супруга Петра Топчия, родилась и выросла в Харбине в русскоязычной общине. Её отец приехал в Харбин из СССР на военную службу вместе с женой Ириной. Здесь Елена первый раз вышла замуж и вместе с мужем перебралась в Израиль. А в 1950-е годы с большой группой русских евреев, занятых в торговом и транспортном бизнесе - в Австралию. В Сиднее Елена открыла магазин одежды, организовывала поставки меха в Австралию. Вторым мужем Елены стал певец Пётр Топчий. У супругов родились дочь Тэш и сын Дмитрий. По воспоминаниям Тэш Топчий, «отец был оперным и эстрадным певцом, много выступал по всей Австралии. Но особенно часто пел в русском клубе в районе Стратфилд. Многие представители старой русской эмиграции точно его помнят. В Австралии его искусство ценили не настолько, насколько на его родине. Это была одна из причин, по которой отец решил вернуться обратно. На Украине к нему было большое уважение. Он в итоге построил там свою успешную карьеру. Но он оставил нас здесь, мы его больше никогда не видели. Мы поддерживали связь - разговаривали, переписывались. Но у него уже появилась новая семья. Жалко, конечно. Я была совсем ещё маленькая девочка, когда он ушёл».

Примечание: **** газета «Знамя коммунизма» - орган горкома КПСС и городского Совета депутатов трудящихся города Ангарска Иркутской области.

Смотрите видео на музыкальном и историко-познавательном YouTube-каналах сайта «Retroportal.ru».

Каталог музыкальных сайтов: Биографии, персоналии  ○  Дискографии  ○  Интернет-радио  ○  Видеоархив  ○  История музыки  ○  Коллекции песен и мелодий  ○  Музыкальные коллективы  ○  Ноты и тексты песен  ○  Песни о городах  ○  Другие музыкальные сайты